гаты, лишенные нравственных устоев, составили значительный слой граждан Советской России. <...> Причем Степун считает ренегатство первым шагом к «оборотничеству» – более опасному проявлению нравственного и духовного разложения человека, все более склонного к различного рода провокациям. <...> Федор Августович пишет: «Ренегат ставит крест на своем прошлом и присягает будущему… <...> Для подобного рода людей характерно двоедушие, опасное для окружающих не просто неискренностью от ношений к ним, а стремлением к различного рода интригам, в том числе к доносительству, которое в реальных условиях большевистского террора оборачивалось трагедиями для многих людей, не распознавших подлинное лицо своих сослуживцев, знакомых, а иногда случайно встретившихся людей. <...> «Оборотней», как ни странно, Федор Августович относит к категории религиозной, отождествляет их с «падшими ангелами», а значит, служителями сатаны. <...> При этом Степун подчеркивает, что «в русской душе есть целый ряд свойств, благодаря которым она с легкостью, быть может, несвойственной другим европейским народам, становится, сама иной раз того не зная, игралищем темных оборотнически-провокаторских сил». <...> Эти особенности философ связывает с религиозностью русской души, способной как к духовному восхождению, так и срыву в «преисподнюю небытия». <...> Русская душа с ее максимализмом, противоречиями правдоискательства может внезапно потерять «свое живое чувство Бога». <...> Степун считает, что «все самое жуткое, что бы - ло в русской революции, родилось, быть может, из этого сочетания безбожия и религиозной стилистики». <...> Если к этому добавить подмеченное И.А. Иль - иным исторически сложившееся, глубокое неуважение значительной части российских граждан к законности и частной собственности, а также артистическую даровитость русского человека, то станет более понятным жуткое перерождение части населения бывшей Российской империи после революции, раскрывшей просторы <...>