Воспоминания об Александре Солженицыне и Варламе Шаламове (6000,00 руб.)

Стр.7

Стр.9

ОТ АВТОРА Пушкин и Лермонтов, Толстой и Достоевский, Маяковский и Есенин — перечень появляющихся парами корифеев русской литературы можно продолжать долго. Заметно, что в такой паре один классик выглядит антиподом другого. Пушкин не успел познакомиться с Лермонтовым (а случись такое, сомневаюсь, что Александр Сергеевич подружился бы с Михаилом Юрьевичем), зато историкам отечественной словесности хорошо известно об очень непростых взаимоотношениях писателей-классиков, чьи портреты мирно соседствуют в учебниках и на стенах библиотек и всевозможных кабинетов литературы. Во второй половине XX века такой парой воспринимались А. И. Солженицын и В. Т. Шаламов. Случилось так, что автор этих строк был довольно близко знаком и с тем, и с другим задолго до того, как они стали известными. Первый — мой школьный учитель, второй — близкий друг моего отца. Казалось, все должно сближать авторов «Архипелага ГУЛАГ» и «Колымских рассказов» — и лагерное прошлое, и непримиримость к тотальному насилию. Действительно, отношения писателей вначале складывались хорошо. Шаламов одобрительно отнесся к первым публикациям Солженицына, отметив в письме 22 февраля 1963 года к своему знакомому Б. Н. Лесняку: «Солженицын показывает писателям, что такое писательский долг, писательская честь. Все три рассказа его — чуть не лучшее, что печаталось за 40 лет» [52, с. 357]. Свой поэтический сборник «Шелест листьев» Шаламов дарит Солженицыну с надписью «В знак бесконечного восхищения Вашей художественной, общественной и нравственной победой». Приведя текст этой дарственной надписи, Дмитрий Нич [17, с. 51] говорит о «болельщицком» по отношению к Солже7

Стр.7

От автора Творчество Шаламова гораздо мрачнее всего, написанного Солженицыным. В отличие от Александра Исаевича, находившего материал о 1920-х и 1930-х годах в опубликованных источниках, Варлам Тихонович все испытал на собственной шкуре. В «Колымских рассказах» он писал, что заглянул в бездну бесчеловечности — побывал на дне ее, откуда сумел «доставить миру в целости геологическую тайну» роскошного фасада «страны победившего социализма», фундаментом которого на поверку оказалась колымская мерзлота. Многозначительны строки из его стихотворения «Раковина»: Я вроде тех окаменелостей, Что появляются случайно, Чтобы доставить миру в целости Геологическую тайну. Солженицын говорил, что тюрьма человека закаляет, позволяет приобрести ценный опыт, свое духовное возмужание он относил к середине 1940-х годов, проведенных в заключении. В «Архипелаге ГУЛАГ» он говорит: «Прав был Лев Толстой, когда мечтал о посадке в тюрьму. С какого-то мгновенья этот гигант стал иссыхать. Тюрьма была действительно нужна ему, как ливень засухе. Все писатели, писавшие о тюрьме, но сами не сидевшие там, считали своим долгом выражать сочувствие к узникам, а тюрьму проклинать. Я — достаточно там посидел, я душу там взрастил и говорю непреклонно: — Благословение тебе, тюрьма, что ты была в моей жизни!» Но тут же в скобках добавляет: «А из могил мне отвечают: — Хорошо тебе говорить, когда ты жив остался!» [33, с. 497]. Скорее всего, желание великого писателя-графа посидеть в тюрьме питало крайне негативное отношение к нему Варлама Шаламова. В эссе «О новой прозе» читаем: «Вершиной антипушкинского начала в русской прозе можно считать Л. Н. Толстого. И по своим художественным принципам, и по своей претенциозной личной жизни моралиста и советника... Все террористы были толстовцы и вегетарианцы…» [55, с. 113]. 9

Стр.9